КАБИНЕТ СЕКСОПАТОЛОГА
Обрюзгший несимпатичный СЕКСОПАТОЛОГ ведет прием. ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА — милая, но скованная и пугающе сосредоточенная. СЕКСОПАТОЛОГУ вольготно, он держится запросто. ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА — в жесткой защите: так ведут себя гордые люди, когда им неловко.
СЕКСОПАТОЛОГ. Какие мужчины вам нравятся?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Толстые, сильные и весёлые.
СЕКСОПАТОЛОГ. Насколько толстые?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. В смысле?
СЕКСОПАТОЛОГ. Ну, просто упитанные или близкие к ожирению?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Большие. Больше меня.
СЕКСОПАТОЛОГ. А зачем вам это?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Это вы мне расскажите, зачем.
СЕКСОПАТОЛОГ. Ну вот я — достаточно большой?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Не знаю. У меня на вас в принципе не стоит.
СЕКСОПАТОЛОГ (помолчав). У вас бывают фантазии?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. С воображением у меня всё хорошо, не там копаете.
СЕКСОПАТОЛОГ. Расскажите о своих фантазиях. Женщины в них присутствуют, например?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Что вы, женщины такие мрази.
СЕКСОПАТОЛОГ. Фетиши, животные, я не знаю. Групповой секс.
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА (оживившись). Вот групповой, вы знаете, да. Меня раньше возбуждало, когда я закрою глаза и представлю мужчин. Много, чужих. И они меня насильно… Берут и трахают. А потом возбуждало, когда я представляла одного человека, ну, Михаила. Я не очень фантазировала про него… так, без излишеств. Я специально выдумывала так, как в жизни могло бы быть. А потом, когда стало нельзя Михаила, у меня перестало получаться. Я его представляла, но как барьер какой-то вставал. Я ведь уже точно знала, что с ним так не будет. И с теми чужими мужчинами тоже больше не получалось. Это в голове. У меня, наверное, изменились сексуальные предпочтения.
СЕКСОПАТОЛОГ (полувопросительно). Но с Михаилом вы бы переспали.
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Ну что вы, я никогда больше не буду спать с Михаилом! Никогда на свете.
СЕКСОПАТОЛОГ. Ну хорошо…
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Это ужасно. Это вовсе не хорошо!
СЕКСОПАТОЛОГ. До Михаила у вас были мужчины? Я имею в виду — на самом деле. Партнеры.
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Конечно! Человек десять мужчин. Даже добрая дюжина.
СЕКСОПАТОЛОГ. Они вас удовлетворяли? Как Михаил?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. А Михаил меня вообще никогда не удовлетворял.
СЕКСОПАТОЛОГ. Вы не испытывали с Михаилом оргазма?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Какой вы смешной, доктор! Зачем мне оргазм? Я же так сильно хотела Михаила.
СЕКСОПАТОЛОГ с недоумением смотрит на ПЕРВУЮ ПАЦИЕНТКУ.
СЕКСОПАТОЛОГ. Вы в принципе испытываете оргазм?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА (деловито, как будто это она доктор). Сейчас я вам всё объясню. Вот как в рекламе, знаете, — два фактора эффективности? Внедрение и вовлечение. Внедрение — это когда люди запомнили марку. Когда им въелось в мозг: ночью разбуди, и они скажут: «Меллер»! Ничего себе ириска!». Но это вовсе не значит, что они покупают «Меллер». Просто знают о нем — и всё. А вот если они пошли и целенаправленно купили ириску — это уже вовлечение. Понимаете?
СЕКСОПАТОЛОГ. Вы маркетолог?
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Объясняю аналогию. В отношениях с мужчиной тоже два фактора: влечение и секс. Бывает, хочешь очень сильно, а секс — ну вот уже непосредственно сам секс — плохой. Но тогда он всё равно хороший.
СЕКСОПАТОЛОГ. Вы, наверное, очень умная.
ПЕРВАЯ ПАЦИЕНТКА. Ну смотрите: бывает, что без желания трахаешься, и технически всё — да, а так — нет. Ну вот нервные окончания твои дергаются, член давит на них, но душа от тела не отлетает, остаёшься в уме. А бывает, член… ну, что он есть, что его нет, две минуты всё длится от силы, но вот он руку просто тебе положил на бедро — и магма поднимается, нижняя эта магма, кровяная пульсация, пожар жидкостей. Химия! (помолчав). Доктор, что мне делать?
СЕКСОПАТОЛОГ. Никогда никому об этом не рассказывайте.
МАГАЗИН «ТЫСЯЧА МЕЛОЧЕЙ»
Маленький магазинчик, длинная витрина и полки до потолка, похоже на сельпо, но это в городе. Здесь можно купить все продукты первой необходимости: хлеб, презервативы, зубную пасту, трусы, кошачий корм, фотообои и даже сборники современной поэзии. Никогда так не бывало, чтобы человек не нашел среди тысячи мелочей ту, что искал. За прилавком ГАЛЯ, бессменный продавец. ГАЛЯ улыбается от любви к клиентам. ГАЛЯ хорошенькая и ласковая. По ГАЛЕ сразу видно, что у нее всё хорошо.
Входит ПЕТЯ, растрепанный и небрежно одетый. Это по-своему привлекательный мужчина, в нем обаяние протеста и полураспада. ПЕТЯ долго глядит на витрину, наконец, подходит к ГАЛЕ.
ПЕТЯ. Дайте «Антисекс».
ГАЛЯ. Вам какой?
ПЕТЯ. А какой лучше?
ГАЛЯ (участливо, даже душевно). Вы знаете, все очень, очень хорошие.
ПЕТЯ. Тогда любой давайте. А сколько принимать за раз?
ГАЛЯ. По весу. Две таблетки на килограмм.
ПЕТЯ. Дайте мне, короче, сразу много «Антисекса». Надолго. Я не помню вес.
ГАЛЯ приносит ПЕТЕ десять коробочек. ПЕТЯ неловко сгребает их с прилавка в сумку.
ГАЛЯ (аккуратно считает на калькуляторе красивыми пальцами с маникюром). 506 рублей.
ПЕТЯ расплачивается и уходит. ГАЛЯ смотрит ему вслед, потом включает радио. Немножко танцует под него на месте, от скуки — получается совсем не пошло, а очень даже мило. Вваливаются КАТЯ и ВАЛЕРА. Оба толстые, веселые, цветущие, производят много шума.
КАТЯ останавливается чуть поодаль, у нее в руках сумки с продуктами. ВАЛЕРА долго возится у витрины.
КАТЯ. Чё ты там копошкаешься? Как в первый раз.
ВАЛЕРА. Да чё-то я не пойму…
КАТЯ. Чё там не понимать-то?
ВАЛЕРА. Какие-то все незнакомые.
КАТЯ. Галя, что, нету наших?
ГАЛЯ. На девятое мая разобрали все.
КАТЯ. Вот же блядский город! Ну давай тогда те, дорогие, чё уж теперь.
ГАЛЯ. Вам как обычно или одну пробивать?
КАТЯ. Да ладно, что мы, жмоты, что ли. Давай три про шесть.
ВАЛЕРА. Может, две по двенадцать?
КАТЯ. Ой, телись скорее уже, а?
В магазин заглядывает девочка-подросток АНЯ, замечает КАТЮ и ВАЛЕРУ и испуганно отшатывается обратно на улицу. КАТЯ и ВАЛЕРА оборачиваются на звук закрывающейся двери, но в проходе уже никого нет.
ГАЛЯ. Я вам две большие сделала, так дешевле (достает с полки две пачки презервативов). Триста рублей ровно.
ВАЛЕРА. Разорение просто.
ГАЛЯ. А вам шестидесяти еще нет случайно? У нас для пенсионеров скидки на всю продукцию.
ВАЛЕРА. Какой там, семь лет еще…
КАТЯ (хохочет). Вы посмотрите на него, на любовь средства жопит.
ВАЛЕРА. Анечке просто юбку же еще к дискотеке.
КАТЯ. Так ты если б шестнадцать лет назад не зажопил, и Анечки бы никакой не было.
ВАЛЕРА. Ну дак хорошая же получилась.
КАТЯ. Слышь, папаша (смеется). Пошли давай.
КАТЯ и ВАЛЕРА уходят. В магазин, озираясь, заходит АНЯ, осторожная, как шпионка. Медленно прогуливается вдоль витрин. Поймав на себе вопросительный взгляд ГАЛИ, вздрагивает.
АНЯ (быстро, срывающимся голосом). Мне петушка. За десять.
ГАЛЯ вручает ей леденец — петушка на палочке. АНЯ выскребает из кармана мелочь и расплачивается.
ГАЛЯ. Еще что-нибудь?
АНЯ. Нет, нет… Я пока посмотрю…
АНЯ продолжает слоняться вдоль витрин, задерживается у секции с нижним бельем, где под стеклом лежат майки, трусы и лифчики, а сверху стоит пластиковое женское туловище без рук, ног и шеи, одетое в бюстгальтер. Медленно и тайно АНЯ тянется пальцем к чашечке, хочет задеть.
ГАЛЯ. Маечку достать тебе? Может, померяешь?
АНЯ (одергивая руку). Нет, спасибо.
ГАЛЯ (подходит к витрине, показывает на майки под стеклом). Вот эта чистый хлопок у нас идёт, а здесь полиэстер с добавлением эластана. Давай покажу…
АНЯ (пятясь). Спасибо, не надо, я так просто.
АНЯ поспешно уходит, почти убегает. ГАЛЯ, немного разочарованная, достает зеркальце, разглядывает себя, морщит носик.
Входит НАСТЯ в красивом платье, благородная, немножко нервничает, но держит себя в руках. Сразу идет к кассе.
НАСТЯ. Здравствуйте. Будьте добры, «Вог» с ментолом.
ГАЛЯ (кладет пачку сигарет на прилавок). Пожалуйста.
НАСТЯ достает деньги.
НАСТЯ. Сколько там, 53?
ГАЛЯ. 54. Скажите, а мне вот всё интересно: с ментолом они не такие противные, как обычные сигареты?
НАСТЯ. Почему? Такие же противные.
ГАЛЯ. И запах тоже?
НАСТЯ. Наверное. Да. Я как-то не задумывалась… (идёт к выходу, но перед дверью останавливается, возвращается к прилавку) Дайте еще жвачку, мятную, любую.
ДОМА У ПЕТИ
Холостяцкая квартира, не прибрано. Из ванной доносится ор запертой там кошки. ПЕТЯ и НАСТЯ полулежа сидят на диване, рядом, но не касаясь друг друга. ПЕТЯ в спортивных штанах и с голым торсом, НАСТЯ в своем красивом платье. Напротив них на табуретке установлен ноутбук, он показывает фильм «Последнее танго в Париже». Это уже последние минуты фильма. Брандо говорит Шнайдер: «Она молода, но полна воспоминаний. Мадемуазель, как вам ваш герой?». В этот момент ПЕТЯ не выдерживает, вскакивает с дивана.
ПЕТЯ. Вот сука, а!
ПЕТЯ идет широким шагом в ванную, открывает дверь, устрашающе топает на кошку, ругается, кошка замолкает. НАСТЯ тем временем торопливо подается вперед, чтобы, пока его нет, успеть проверить свое отражение в зеркале, висящем сбоку на стене. Шнайдер стреляет в Брандо. ПЕТЯ возвращается сразу после выстрела, останавливается в дверном проеме.
ПЕТЯ. Это она что, выстрелила в него?
НАСТЯ кивает и, не отрываясь, смотрит на экран. ПЕТЯ берет со стола бутылку пива, садится рядом с НАСТЕЙ, открывает, пьет, закуривает. Раненый Брандо бормочет: «Наши дети, наши дети…» и идет на балкон умирать.
ПЕТЯ. Фильм — говно.
НАСТЯ. Почему?
ПЕТЯ. Я ни хрена не понял вообще. Зачем она мужика убила?
НАСТЯ. Ей стало очень страшно.
ПЕТЯ. Сидела только что, бухала с ним нормально. Почему страшно-то?
НАСТЯ. Потому что если у человека такая страсть, то он пропал.
ПЕТЯ. Трахались, трахались полфильма — так и трахались бы дальше, чем драматургию разводить.
Фильм заканчивается. ПЕТЯ и НАСТЯ молча смотрят на черную плашку с титром The End.
ПЕТЯ. Еще будем смотреть? Хочешь смотреть еще?
НАСТЯ. Да нет. Нет, наверно…
НАСТЯ умолкает. Она чего-то ждет от ПЕТИ, какого-то предложения.
ПЕТЯ. Ну давай спать тогда.
НАСТЯ встает, отходит в сторону, она разочарована. ПЕТЯ начинает раскладывать диван, стелить. НАСТЯ не знает, куда себя деть, топчется на месте, трогает пальцами край столешницы, смотрит в потолок.
НАСТЯ. Дай мне рубашку.
ПЕТЯ. Так вон она на стуле.
НАСТЯ берет со стула рубашку, уходит в ванную переодеваться. Включает воду. Кошка снова начинает вопить.
ПЕТЯ (раздраженно). Да сколько можно-то! Кормишь, кормишь ее этими колёсами, хоть бы хрен.
ПЕТЯ снимает штаны, остается в трусах, ложится, заворачивается в одеяло с головой, кладет сверху подушку. Заходит НАСТЯ, красиво пересекает комнату, ступая длинными голыми ногами, которые хорошо видно из-под рубашки. Она заранее продумала свой выход, но зря: ПЕТЕ всё равно не видно.
ПЕТЯ (из-под одеяла). Свет выключи.
НАСТЯ возвращается к двери, щелкает выключателем. Идет к кровати, ложится. ПЕТЯ лежит как лежал, не шевелится. НАСТЯ ворочается. НАСТЯ резко садится в постели и замирает, обхватив руками колени. ПЕТЯ выбирается из-под одеяла и подушки, смотрит на нее.
ПЕТЯ. Ты чего?
НАСТЯ. Не могу заснуть.
ПЕТЯ. Ну давай тогда... Разговаривать.
НАСТЯ (резко). Нет.
ПЕТЯ. Я прямо даже не знаю…
НАСТЯ. Петя, мне страшно.
ПЕТЯ (садится, обнимает ее, хлопает по плечу). Ты давай, Настька, не бойся. А то вон тёлке кудрявой из фильма тоже страшно, говоришь, было — и что в итоге? (смеется) Пиф-паф, ой-ой-ой.
НАСТЯ (резко). Спокойной ночи (ложится на бок, отворачивается от ПЕТИ).
ПЕТЯ ложится на бок лицом к НАСТЕ, обнимает ее одной рукой. Практически сразу начинает ровно дышать и сопеть сопением спящего. В ванной истошно орет кошка.
КАБИНЕТ СЕКСОПАТОЛОГА
У СЕКСОПАТОЛОГА — ПАЦИЕНТ, бледный, с блестящими глазами юноша, горбится, говорит от чистого сердца.
СЕКСОПАТОЛОГ. Онанируете?
ПАЦИЕНТ. Не регулярно.
СЕКСОПАТОЛОГ. Не регулярно — это как часто? Раз в день, раз в неделю, раз в месяц?
ПАЦИЕНТ. Я… Просто я каждый вечер выбираю, подрочить или помолиться. То есть если подрочил, как-то неудобно потом молиться. Он же видит.
СЕКСОПАТОЛОГ. У вас религиозная семья? Родители подавляли в детстве вашу сексуальность? Секс был табуированной темой?
ПАЦИЕНТ. Да нет, не религиозная.
СЕКСОПАТОЛОГ. Ну слава Богу.
ПАЦИЕНТ. А с Богом у нас, знаете, частные отношения. Вне церковных институций.
СЕКСОПАТОЛОГ. Что-что у вас с ним?
ПАЦИЕНТ. Прямая связь. Напрямую в голову трансляция из космоса идёт.
СЕКСОПАТОЛОГ. Слушайте, я вам не батюшка и не астрофизик, я сексопатолог. Давайте по теме.
ПАЦИЕНТ. Так это по теме! Вы знаете кварки? Бозон Хиггса знаете?
СЕКСОПАТОЛОГ. Я раннюю импотенцию знаю. Сексуальные расстройства на почве умственного перенапряжения.
ПАЦИЕНТ. Бозон Хиггса еще называют частицей Бога. Физики — они вошли так глубоко, что уже почти познали Божественное начало…
СЕКСОПАТОЛОГ (перебивает, говорит с нажимом). У вас — вот у вас лично — был когда-нибудь половой акт с женщиной? Вы! Вы — хоть раз — вошли в кого-нибудь? Познали?
ПАЦИЕНТ (опомнившись). Да, я да.
СЕКСОПАТОЛОГ. И как? Понравилось?
ПАЦИЕНТ. Я чуть с ума не сошел! То есть я на время стал частью ноосферы просто — вот как это было.
СЕКСОПАТОЛОГ. Кончили, стало быть. Неплохо. А когда у вас был последний секс?
ПАЦИЕНТ. Что значит — последний? У меня пока был только один такой трансцендентный опыт.
СЕКСОПАТОЛОГ. Вообще один раз или с одной партнершей?
ПАЦИЕНТ. От латинского «трансцензус» — выход за свои пределы.
СЕКСОПАТОЛОГ. Так. Значит, упражнение первое. Называйте секс ¬— сексом. Никаких трансцендусов, никакой ноосферы. Секс есть секс.
ПАЦИЕНТ. Это слово не годится. Вообще никакое слово не годится. Любовь как акт лишена глагола.
СЕКСОПАТОЛОГ (риторически). Ну что это такое?
ПАЦИЕНТ. Это Бродский. Человек, который трансцендировался так талантливо, так плодотворно, что мог потом конвертировать свой сакральный эротический опыт в поэзию.
СЕКСОПАТОЛОГ (встаёт, подходит к двери, распахивает). Всё, ступайте. Вы не хотите лечиться.
ПАЦИЕНТ. Конечно, не хочу. Я не болен, я дезориентирован.
СЕКСОПАТОЛОГ. Нет, голубчик, вы больны. Всего хорошего.
ПАЦИЕНТ. У меня есть еще целых пять минут. Я заплатил за час.
СЕКСОПАТОЛОГ (медленно закрывает дверь, берет себя в руки, садится на место). Ну хорошо. Что мы будем делать? Лично я слова вам больше не скажу.
ПАЦИЕНТ. А я вам почитаю! Чтобы вы немного оторвались от сугубо физической, материальной плоскости. «Любовную песню Иванова» почитаю.
СЕКСОПАТОЛОГ (смотрит на часы). Четыре минуты.
ПАЦИЕНТ (торопливо). Я отрывок. Финалочку (начинает декламировать с невыносимой шестидесятнической интонацией, СЕКСОПАТОЛОГ отходит к окну, стоит там спиной к ПАЦИЕНТУ).
Рука, где я держу теперь полбанки,
сжимала ей сквозь платье буфера.
И прочее. В углу на оттоманке.
Такое впечатленье, что вчера.
Мослы, переполняющие брюки,
валялись на кровати, все в шерсти.
И горло хочет громко крикнуть: Суки!
Но почему-то говорит: Прости.
За что? Кого? Когда я слышу чаек,
то резкий крик меня бросает в дрожь.
Такой же звук, когда она кончает,
хотя потом еще мычит: Не трожь.
СЕКСОПАТОЛОГ (не оборачиваясь). Три.
ПАЦИЕНТ. Я знал ее такой, а раньше — целой.
Но жизнь летит, забыв про тормоза.
И я возьму еще бутылку белой.
Она на цвет как у нее глаза.
(помолчав) Я кончил. Я зайду на следующей неделе, доктор.