Акт 1. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

Светская гостиная, великолепно убранная, редкие вещи и мебель, картины, огромная статуя Венеры.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (в строгом чёрном платье и мантилье). Третьего дня я обещала Афанасию Ивановичу Тоцкому и вам, генерал, что сегодня вечером скажу последнее слово: быть или не быть. (Отворачивается).

ГЕНЕРАЛ. Мы так приставали оба, что вынудили. (Гане) Так смотри же, Ганя.

ГАНЯ. Это она наверное говорит?

ГЕНЕРАЛ. Ты же слышал: слово дала. Только тебе просила до времени не передавать.

ГАНЯ. Но ведь за мною полная свобода решенья до тех самых пор, пока не решит дела сама. Да и тогда ещё моё слово за мной.

ГЕНЕРАЛ. Так разве ты… разве ты…

ГАНЯ. Я ничего.

ГЕНЕРАЛ. Помилуй, что ж ты с нами-то, с Тоцким Афанасием Ивановичем хочешь сделать?

ГАНЯ. Я ведь не отказываюсь. Я, может быть, не так выразился.

ГЕНЕРАЛ. Ещё бы ты отказывался! Тут, брат, дело уж не в том, что ты не отказываешься, а дело в твоей готовности, в удовольствии, в радости, с которою ты примешь её слова…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Господа, не хотите ли пить шампанское? Шампанское приготовлено. Пожалуйста, без церемоний. (Поднимает бокал.) Я и сама сегодня выпью три бокала!

ЧИНОВНИК. Браво!

Все, кроме ГАНИ, берут бокалы.

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. (Настасье Филипповне). Да у вас как будто маленькая лихорадка?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Даже большая, а не маленькая. Я для того и в мантилью закуталась. Ну, да это ничего, господа. Ваше присутствие сегодня особенно для меня необходимо.

ЧИНОВНИК. Нас однажды — вот так же, как нынче — компания собралась. Ну, подпили, это правда, и вдруг кто-то сделал предложение, чтобы каждый рассказал про себя вслух, что сам, по чистой совести, считает самым дурным из своих поступков в продолжение жизни. Но с тем, главное, чтобы было искренне!

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Это что же, новое какое-нибудь пети-жё?

ЧИНОВНИК. И великолепнейшее!

ГЕНЕРАЛ. Странная мысль.

ЧИНОВНИК. Да уж чем страннее, Ваше Превосходительство, тем-то и лучше!

ГЕНЕРАЛ. И неостроумно.

ЧИНОВНИК. Изволите видеть-с, у всех есть остроумие, а у меня нет остроумия. В вознаграждение я и выпросил у хозяйки позволение говорить правду. Это ж всем известно, что правду говорят только те, у кого нет остроумия.

ГАНЯ. Да и как же тут доказать, что я, положим, не солгу? А если солгу, то вся мысль игры пропадёт.

ЧИНОВНИК. Тебе, Ганечка, опасаться нечего, что солжёшь, потому самый скверный твой поступок и без того всем известен. Как ты князя-то по щеке, чтоб, значит, дорогу не переступал.

ГАНЯ (Настасье Филипповне). Он простил меня. Я пришёл к нему повиниться и сказал, что поступил подло. Он обнял меня, и мы поцеловались…

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. А я вот не знаю, который из моих поступков самым дурным считать.

НАСТАСТЬЯ ФИЛИППОВНА. Право, это бы хорошо. (Оживляясь) Право бы, господа? В самом деле, нам как-то невесело. Если бы каждый из нас согласился бы рассказать… в этом роде. Разумеется, тут полная воля…

ГЕНЕРАЛ. Неужели это в самом деле серьёзно, Настасья Филипповна?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Волка бояться — в лес не ходить.

ГЕНЕРАЛ. Да и невозможно устроить из этого пети-жё. Такие вещи никогда не удаются.

ЧИНОВНИК. Как же не удаются! Я рассказал же в прошлый раз, как три целковых украл в чужом доме. Да и на служанку, как хватились, указал. И необыкновенное удовольствие ощутил именно от того, что я ей проповедую покаяться, а бумажка-то у меня в кармане лежит.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Как это грязно!

ЧИНОВНИК (с неожиданной злобой). Вы хотите от человека слышать самый скверный его поступок и при этом блеска требуете. Да есть ли такой на свете честный человек, который хотя бы раз в жизни чего-нибудь не украл! У нас, конечно, чин маленький, но мы — русский человек! Мало ли кто свою карету имеет… но какими способами!

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Фу, как это глупо. И какой вздор. Не может быть, чтобы все чего-нибудь и украли. Я никогда ничего не украла!

ЧИНОВНИК. Вы никогда ничего не украли, но что скажет их превосходительство?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Если вы откажетесь генерал, то у нас всё вслед за вами расстроится. И мне будет жаль, потому что я рассчитывала рассказать в заключение… один анекдот. Вы должны же меня ободрить.

ГЕНЕРАЛ. О, если и вы обещаетесь, то я готов вам хоть всю мою жизнь пересказать.

ЧИНОВНИК. Сейчас надует, вместо сквернейшего их превосходительство расскажет один из хороших своих поступков…

Входит КНЯЗЬ, одет по-европейски.

Ба, да это никак их сиятельство?!

КНЯЗЬ (Настасье Филипповне). Я беспокоился, что не примете, но всё равно… Может быть, смеяться будете в глаза…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Я сожалела, что давеча, впопыхах, забыла пригласить вас к себе. И очень рада, что вы сами доставляете мне теперь случай вас поблагодарить и похвалить вас за вашу решимость.

ГЕНЕРАЛ. Это, положим, он так пришёл единственно по своей невинности.

ЧИНОВНИК. Сам напросился? А коли так, то он у нас заплатит за вход. С того и начнёт, что модный романс споёт.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Не думаю… Не горячитесь.

ЧИНОВНИК. Ну, если князь у вас под особым покровительством, то смягчаюсь и я.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (глядя на князя). И как это он сказал про меня давеча: разве вы такая, какою представляетесь. И может ли это быть!.. А ведь он угадал, я и в самом деле не такая…

КНЯЗЬ. В вас всё совершенство… даже то, что вы худы и бледны… Вас и не желаешь представить иначе… Мне так хотелось к вам прийти и… Простите.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Не просите прощенья, этим нарушается вся странность и оригинальность. Правда, стало быть, про вас говорят, что вы человек странный. Отвыкли от нашего-то?

КНЯЗЬ. Верите ли, дивлюсь, как говорить по-русски не забыл. Четыре года в России не был. Вот с вами говорю теперь, а сам думаю: а ведь хорошо говорю. Как приехал, всё по-русски говорить хочется… Я сиротой рос, матери своей не помню…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Вот скажите, я и тогда вас спросить хотела: почему вы меня не разуверили давеча, когда я так ужасно… в вас ошиблась?

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Ошиблась? Что такое?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Вообразите, господа, я давеча в прихожей в квартире Гаврилы Ардальоновича приняла князя — за лакея и доложить послала. Да ещё за колокольчик отчитала, что поправить лень. И шубу ему на руки сбросила. (Смеется)

КНЯЗЬ. Я удивился очень, увидя вас так вдруг…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. А как же вы узнали, что это я? Где вы меня видели прежде? И позвольте спросить, почему давеча вы остолбенели на месте? Что во мне такого остолбеняющего?

ЧИНОВНИК. О, господи, да на такой вопрос каких только вещей можно насказать. Пентюх же ты, князь, после этого.

КНЯЗЬ. Давеча мне Ганя ваш портрет, что вы ему подарили, показал. И меня ваш портрет поразил очень. А потом вот с генералом мы про вас говорили. И ещё один случайный знакомый, Парфён Рогожин, на железной дороге мне много про вас… Я ваши глаза точно где-то видел… Может быть, во сне.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА странно смотрит на КНЯЗЯ.

ГЕНЕРАЛ. Вот ещё новости. Это какой же Рогожин? Я слышал от Настасьи Филипповны, кажется… Какой-то она анекдот с серьгами пересказывала.

ГАНЯ. Вероятно, одно только безобразие. Купеческий сынок гуляет.

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Что за история? Мы ничего не знаем.

ГЕНЕРАЛ. Что-то о подвесках бриллиантовых. Вроде бы этот самый Рогожин на отцовские деньги купил подвески у ювелира тысяч на десять и преподнёс.

ЧИНОВНИК. У-ух! Покойник ведь не то, что за десять тысяч — за десять целковых на тот свет сживывал.

ГЕНЕРАЛ. И будто бы старик узнал про проказу сына, сам к Настасье Филипповне явился, земно кланялся ей, плакал и умолял вернуть ему коробку-то. И, кажется, Настасья Филипповна ему серьги швырнула и говорит: мне этот подарок теперь в десять дороже, коли из-под такой грозы его Парфён добывал!

ЧИНОВНИК. С месяц тому назад старый Рогожин, потомственный почетный гражданин, помер и два с половиной миллиона капиталу ему оставил. Теперь, господа, что подвески, теперь они такие подвески вознаградят!..

ГЕНЕРАЛ. Тут может быть не только миллион, но страсть, безобразная страсть. А ведь известно на что эти господа способны во всём хмелю. Не вышло бы ещё анекдота какого.

ГАНЯ (Князю). А как вам показалось, князь, — по случайному-то знакомству — серьёзный какой-нибудь человек этот Рогожин или только так, безобразник? Собственно ваше мнение?

КНЯЗЬ. Не знаю, как вам сказать, только мне показалось, что в нём много страсти, и даже какой-то больной страсти.

ГЕНЕРАЛ. Вам так показалось? Тогда, пожалуйста, всё дело в том, что у него в голове мелькнёт.

ГАНЯ. А как вы думаете, князь, может быть, Рогожин этот и жениться на Настасье Филипповне вздумал?

КНЯЗЬ. Да что же, жениться, я думаю, и завтра же можно; женится, а через неделю, пожалуй, что и зарежет… (Гане) Что с вами?

НАСТАСЬЯ ФИЛИПОВНА. Так вы, стало быть, меня за совершенство почитаете?

КНЯЗЬ. У вас — удивительное лицо. И я уверен, судьба у вас — необыкновенная. Лицо весёлое, а ведь вы ужасно страдали. Об этом глаза говорят, вот эти две косточки, две точки под глазами в начале щек. У вас гордое лицо, ужасно гордое, а вот не знаю — добры ли вы? Ах, кабы добры, всё было бы спасено.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Добра ли? Вы хоть и мастер угадывать, однако ж в этом ошибаетесь. Я вам сегодня же об этом напомню…

ГАНЯ (сбивчиво). Я наблюдал князя почти безостановочно, с того самого мгновения, когда он давеча в первый раз на ваш портрет поглядел… Он в точности всё сейчас повторил — и про страдания, и про доброту… я очень хорошо помню. Я ещё давеча подумал о том, в чём теперь убеждён совершенно и в чём, мимоходом сказать, мне на мой вопрос князь сам признался…

КНЯЗЬ. Я вам не делал признаний.

ГАНЯ. Как же, я ещё спросил, женились бы вы на такой женщине. А она чрезвычайно русская женщина, я вам скажу…

ГЕНЕРАЛ. А я-то, князь, вас считал за философа. Ай да тихонький!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (в возбуждении). Господа, а что наше пети-жё? Посвятим же князя! Ваша очередь, генерал.

ГЕНЕРАЛ. Признаюсь, ожидая очереди, я уж приготовил свой анекдот.

ЧИНОВНИК. Князь, позвольте вас спросить, как вы думаете, мне вот всё кажется, что на свете гораздо больше воров, чем не воров. Это моя мысль. Из чего, впрочем, я вовсе не заключаю, что все сплошь одни воры. Хотя, ей-богу, ужасно хотелось бы иногда и это заключить…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (Чиновнику). Вы ужасно много болтаете лишнего, и никогда не докончите!

ЧИНОВНИК. А вы-то сами, князь, ничего не украли?

ГЕНЕРАЛ. Фу! Как это смешно! Опомнитесь…

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Дайте же генералу сказать!

ГЕНЕРАЛ. Мне, господа, как и всякому, случалось делать поступки не совсем изящные. Но один я по совести считаю сквернейшим. Случилось стоять в городке на квартире у одной отставной подпоручицы, вдовы, лет восьмидесяти была старушонка, домишко ветхий, дрянной. Жила с ней когда-то племянница, горбатая и злая, говорят, как ведьма, раз даже старуху укусила за палец, но та и померла. И вот старуха украла у меня петуха. Дело до сих пор тёмное, но кроме неё было некому. За петуха мы поссорились, а тут меня на другую квартиру перевели. Проходит три дня, денщик докладывает, что, мол, напрасно, ваше благородие, миску у старухи оставили, не в чем суп подавать. Старуха, значит, ему сказала, что я ей миску будто бы в плату за разбитый горшок оставил. Такая низость с её стороны вывела меня из последних границ, кровь закипела, вскочил, полетел. Гляжу, старуха сидит в сенцах, в углу, рукой щёку себе подперла. Я тотчас, знаете, на неё, и эдак по-русски, а она сидит, лицо на меня уставила, глаза выпучила и — ни слова в ответ, странно так смотрит и как бы качается… Потом узнал, что она померла. Это, значит, в то самое время, когда я её ругал, она и отходила.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Вы изверг! (Хохочет и хлопает в ладоши.)

ЧИНОВНИК. Браво, браво! Вот так анекдот!

ГЕНЕРАЛ. Тут одно оправдание, поступок в некотором роде психологический, но всё-таки я не мог успокоиться, пока не завёл лет пятнадцать назад двух постоянно больных старушонок на свой счёт в богадельне.

ЧИНОВНИК. Надули вы нас, ваше превосходительство, я так и знал наперёд, что надуете!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (небрежно). Я и не воображала, генерал, что у вас-таки доброе сердце, даже жаль. Да и правы вы были, пети-жё прескучное, надо бы поскорей кончить. Расскажу сама, что обещала, и давайте все в карты играть.

ГЕНЕРАЛ. Но обещанный анекдот прежде всего!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (неожиданно резко). Князь! Здесь старые мои друзья — его превосходительство и другой, давний мой покровитель Афанасий Иванович Тоцкий, — меня всё замуж хотят выдать. Скажите мне, как вы думаете: выходить мне замуж или нет? Как скажете, так и сделаю.

КНЯЗЬ. За… за кого?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Да вот — за Гаврилу Ардальоновича.

КНЯЗЬ (после нескольких секунд молчания). Н-нет… не выходите.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Так тому и быть! Гаврила Ардальонович, вы слышали, как решил князь? Ну, так в том и мой ответ; и пусть это дело кончено раз и навсегда!

ГЕНЕРАЛ (умоляюще). Настасья Филипповна!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Что вы, господа, что вы так всполохнулись? И какие у вас всех лица! Хорош мой анекдот?

ГЕНЕРАЛ. Но что же сказать Афанасию Ивановичу?.. Ведь вы ему обещание дали… вполне добровольное, и могли бы отчасти и пощадить… Как же теперь, в такую минуту, и при людях… кончить таким пети-жё дело серьёзное, дело чести и сердца…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Что такое — при людях? Разве мы не в прекрасной интимной компании? И разве это не серьезно? Сказал бы князь «да», я бы тотчас дала согласие. Тут моя вся жизнь на одном волоске висела.

ГЕНЕРАЛ. Но князь, почему тут князь? И что такое, наконец, князь?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. А князь для меня то, что я в него в первого во всю мою жизнь, как в истинно преданного человека поверила. Он в меня с одного взгляда поверил, и я ему верю.

ГАНЯ. Мне остаётся только отблагодарить Настасью Филипповну за чрезвычайную деликатность, с какою она со мной поступила. Но князь в этом деле…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. До денег моих добирается, это вы хотели сказать? Да все деньги, что мне в приданое мой покровитель Афанасий Иванович Тоцкий положил, я ему же и возвращаю. Слышите, генерал, так ему и передайте — мол, отпускает его Настасья Филипповна на волю даром! Да и вы, генерал, ваш-то жемчуг тоже не забудьте! А я с сегодняшнего дня и вообще с квартиры съезжаю. Так что этот вечер у нас — последний. Шампанского, господа!

Очень сильный удар колокольчика.

А-а-а! Вот и развязка! Половина двенадцатого! Наконец-то!

ЧИНОВНИК (выглянув в прихожую, торжественно). Сам Рогожин!

РОГОЖИН, в сапогах, в ярко-зелёном с красным шарфе с огромной бриллиантовой булавкой, входит и кладёт на стол нечто, завернутое в «Биржевые ведомости».

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Что это такое?

РОГОЖИН. Сто тысяч!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. А, сдержал-таки слово, каков! Господа! Давеча вот он закричал как сумасшедший, что привезёт мне вечером сегодня, когда я именинница, сто тысяч — вот они, в этой грязной пачке. Это он торговал меня: начал с восемнадцати, потом скакнул на сорок, а потом вот и эти сто. Сдержал-таки слово!

РОГОЖИН. Как? И ты тут, князь? Всё в штиблетиках, э-эх! Чуть из чужих краёв — сразу к Настасье Филипповне!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (о Рогожине). Фу! Какой он бледный!

ГЕНЕРАЛ. Настасья Филипповна!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Что такое, генерал? Неприлично, что ли? Да ведь что я во французском-то театре в ложе Тоцкого пять лет как неприступная невинность сидела, как гордая добродетель, так ведь это всё дурь меня доехала!.. Ганечка, я вижу, ты на меня до сих пор ещё сердишься? Да неужто ты меня в свою семью ввести хотел, меня-то, рогожинскую?!

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. И неужели ты с эдаким отправиться хочешь, хошь и за сто тысяч. А ты сто тысяч-то возьми, а его прогони, вот как с ними надо делать. Эх, я бы на твоём месте…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Да неужто, Ганя, ты меня взять мог, зная, что вот он (показывает на Генерала) чуть не накануне твоей свадьбы мне жемчуг дарит? А я беру…

РОГОЖИН (вдруг указывая на Ганю). Он — Иуда, покажи я ему три целковых, вынь вот теперь из кармана, — на Васильевский остров за ними доползёт на карачках. Ты не смотри, что я в таких сапогах пришёл, у меня денег, брат, много, всего тебя и со всем твоим живьём куплю… Э-эх, Настасья Филипповна, не прогоните, скажите словцо: венчаетесь вы с ним или нет?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (Гане) Да неужто же правду про тебя Рогожин сказал? И добро бы с голоду умирал, а то ведь жалованье хорошее получаешь. Этакой за деньги зарежет. Ведь теперь их всех такая жажда обуяла, так их разнимает на деньги, что они словно одурели. Сам ребёнок, а уж лезет в ростовщики! (Гане) Я бесстыжая, а ты — того хуже!

ГЕНЕРАЛ. Вы ли это, Настасья Филипповна!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Я теперь во хмелю, генерал. Я гулять хочу! Сегодня мой день! Мой високосный день, я его давно поджидала. И за что я мои пять лет с Тоцким в эдакой злобе потеряла? (Дарье Алексеевне) Я бы замуж давно могла пойти, да и не то что за Ганечку, да ведь очень уж мерзко. Нет, уж лучше на улицу, где мне и следует быть! Иль разгуляться с Рогожиным, иль завтра же в прачки пойти! Потому ведь на мне ничего своего нет, уйду — всё покровителю оставлю, а безо всего меня кто возьмёт, а, Ганя? (Показывает на Чиновника.) Да меня и он не возьмёт.

ЧИНОВНИК. Я не возьму, Настасья Филипповна, я человек откровенный, зато князь — возьмёт. Вы взгляните-ка на князя, я уж давно наблюдаю…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (Князю). Правда?

КНЯЗЬ (шёпотом). Правда.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Возьмёте как есть, без ничего?!

КНЯЗЬ. Возьму, Настасья Филипповна.

ГЕНЕРАЛ. Вот и новый анекдот.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (Дарье Алексеевне). Вот ещё один нашёлся благодетель. И ведь впрямь — от доброго сердца. (Князю) Чем жить-то будешь, коли уж так влюблён, что рогожинскую берёшь, за себя-то, за князя-то?

КНЯЗЬ. Я вас честную беру, Настасья Филипповна, не рогожинскую.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Это я честная-то?

КНЯЗЬ. Вы.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Это, князь, голубчик, старые бредни, а нынче свет поумнел, и всё это вздор. Да и куда тебе жениться, за тобой за самим ещё няньку нужно.

КНЯЗЬ (дрожа). Я ничего не знаю, я ничего здесь не видел, вы правы… но я… я сочту, что не я вам, а вы мне сделаете честь. Я ничто, а вы — страдали. Из такого ада чистые вышли. А это много. Я вас… Настасья Филипповна… люблю. Я умру за вас, Настасья Филипповна.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (тихо). Я не смею честной быть.

КНЯЗЬ. Вы больны, за вами уход нужен.

ЧИНОВНИК. Ай да последний князь!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Значит, в самом деле — княгиня! Развязка неожиданная… я не так ожидала… Да что ж вы, господа, стоите, сделайте одолжение, садитесь. Поздравьте меня с князем! Кто-то, кажется, просил шампанского? Я ведь замуж выхожу, слышали? Он князь; и меня берёт!

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Да и с богом, матушка, пора! Нечего пропускать-то!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Да садитесь же подле, князь, вот и вино несут… Поздравьте же господа!

ГЕНЕРАЛ (шёпотом). Князь, голубчик, опомнись!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (хохоча). Нет, генерал, я теперь и сама княгиня, я теперь с вашей женою везде рядом сяду! Опоздал, Рогожин, убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу!

РОГОЖИН (Князю). Отступись!

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Это для тебя отступиться-то? Ишь, деньги вывалил на стол, мужик! Князь-то замуж берёт, а ты — безобразничать явился!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Слышь, князь, вот так твою невесту мужик торгует.

КНЯЗЬ. Он пьян. Он вас очень любит.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. А не стыдно тебе потом будет, что твоя невеста чуть с Рогожиным не уехала?

КНЯЗЬ. Это вы в лихорадке были. Вы и теперь в лихорадке…

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. И не постыдишься, что твоя жена в содержанках у Тоцкого жила?

КНЯЗЬ. Нет, не постыжусь.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. И никогда не попрекнёшь?

КНЯЗЬ. Не попрекну.

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Смотри, за всю-то жизнь не ручайся!

КНЯЗЬ. Настасья Филипповна! Я говорил, что за честь приму ваше согласие, вы на эти слова усмехнулись, кругом тоже смеялись, я, может, смешно выразился, и сам был смешон… но я понимаю, в чём честь! Вы вот сейчас себя загубить хотели безвозвратно, потому что потом никогда не простили бы себе этого. А ведь то, что вы уже сделали — на то немногие способны. Вы завтра же в прачки бы пошли, а не остались бы с Рогожиным. Вы господину Тоцкому деньги отдали, и всё, что здесь есть, всё бросите, этого никто здесь не сделает. Вы горды, Настасья Филипповна, но, может быть, вы уже до того несчастны, что и действительно виновною себя считаете…

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА (в умилении). Вот так добрый человек.

ГЕНЕРАЛ. Образованный, но погибший!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Спасибо, князь, со мной так никто до сих пор не говорил… Рогожин, ты погоди уходить-то. Да ты и не уйдёшь. Ты куда везти-то хотел?

РОГОЖИН. В Екатерингоф.

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Да ты что, матушка, с ума что ли сошла?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (хохоча, вскакивая с дивана). А ты и впрямь думала?! Этакого-то младенца и сгубить! Едем, Рогожин! Готовь свою пачку! Я сама бесстыдница, я Тоцкого наложницей была!.. Князь, князь, послушай, что я тебе скажу. Запоминай: тебе — Аглаю надо, а не Настасью Филипповну. Запомнил?

ГЕНЕРАЛ. Что? Моя дочь?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (Князю). А я буду бояться, коль ты ничего не боишься, что тебя загубила, да что потом попрекнёшь. (Гане) А ты, Ганечка, Аглаю-то просмотрел…

ГЕНЕРАЛ. Причем здесь она?

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Прав был — князь тебе дорогу-то переступит, зря ты его давеча целовал. Тебе бы, Ганечка, не торговаться с нею — она бы и пошла за тебя… Ишь, генерал-то смотрит, рот открыл…

ГЕНЕРАЛ. Это содом, содом!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (Князю). Я, может быть, и правда гордая, нужды нет, что бесстыдница. Ты вот меня совершенством называл: хорошо совершенство, что из одной похвальбы, что княжество растоптала — в трущобу идет… Что же ты, Рогожин? Собирайся, едем!

РОГОЖИН (ревёт). Едем!

КНЯЗЬ (стонет). Неужели!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. А музыка будет?

РОГОЖИН (в исступлении). Будет, будет! Никто не подходи! Моя! Всё моё! Королева! Конец!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА (хохоча). Да не ори ты, я ещё у себя хозяйка. Захочу, ещё тебя в толчки выгоню! Я и денег-то ещё с тебя не взяла. Вот они лежат, давай их сюда, всю пачку! Фу, какая мерзость. А князю — где ему лениться, ему самому няньку… Да что ты, князь, плачешь-то? Не печалься, всё пройдет… Да я и сама, кажется, плачу. Нет, лучше простимся по-доброму, а то ведь я и сама мечтательница. И разве я о тебе не мечтала?! Ещё когда в деревне жила, всё такого, как ты, воображала, — доброго, честного, хорошего и такого глупенького… что вдруг придёт и скажет: вы не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю. Да так бывает, замечтаешься, что с ума сойдёшь… Рогожин, готов?

РОГОЖИН. Готово! Не подходи! Тройки ждут с колокольчиками!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Ганька! Мне мысль пришла, я тебя вознаградить хочу, потому что тебе-то что же всё терять. Рогожин, доползёт он на Васильевский за три целковых?

РОГОЖИН. Доползёт!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Ну, так слушай, Ганя, видишь ты эту пачку? В ней сто тысяч! Вот я её сейчас брошу в камин, в огонь, и как только огонь охватит её всю — полезай в камин, но только без перчаток, с голыми руками, и тащи пачку из огня. Вытащишь — все сто тысяч твои! А не полезешь, так и сгорит; никого не пущу. Прочь! Все прочь! Мои деньги! Я их за ночь у Рогожина взяла! (Бросает пачку в огонь.)

ГЕНЕРАЛ. Не связать ли её нам? С ума ведь сошла? Вот тебе и колоритная женщина, как Тоцкий выражается…

ЧИНОВНИК. Ведь, однако, сто тысяч!

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Господи, господи!

ЧИНОВНИК (падая на колени). Матушка! Королева всемогущая! Милостивая! повели мне в камин — весь влезу!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Прочь! Ганя, чего же ты стоишь? Не стыдись, полезай — твоё счастье!

Все расступаются. ГАНЯ стоит лицом к лицу с НАСТАСЬЕЙ ФИЛИППОВНОЙ, смотрит в огонь.

Иди, ведь после повесишься, я не шучу!

ЧИНОВНИК. Матушка, не губи!

РОГОЖИН (оттаскивая чиновника). Вот это так королева! Вот это так по-нашему!

ЧИНОВНИК (отбиваясь). Я зубами вытащу за одну только тысячу!

ВСЕ. Горит! горит!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Ганя, в последний раз говорю!

ЧИНОВНИК. Полезай! Полезай, фанфаронишко!

ГАНЯ, оттолкнув ЧИНОВНИКА, падает в обморок.

ДАРЬЯ АЛЕКСЕЕВНА. Обморок!

ЧИНОВНИК. Матушка, сгорят!

НАСТАСЬЯ ФИЛИППОВНА. Воды ему! (Каминными щипцами выхватывает пачку.)

Деньги рассыпаются.